Ефрейтор Икс [СИ] - Сергей Лексутов

Станции выключили в семь часов. На дороге, уныло ссутулившись, сунув руки в карманы, стоял второй патрульный. Карабин, с откинутым штыком, уныло висел у него на плече. Он проворчал:

— Паршиво с тобой в наряде стоять… Как включат на сутки… Ладно, стой до девяти, вечером подменишь меня на два часа… — и он зашагал к казарме, увязая в снегу чуть не до колен.

Павел поглядел в сторону ворот, фигуры девушки там уже не было. Он кое-как по сугробам пролез к вышке, взобрался наверх, обошел кругом будку по галерее. Облокотившись о перила, поглядел в сторону станций. Приемопередающая кабина высотомера торчала неподвижно, антенна "Дубравы" почему-то еще вращалась. Он подумал, что, как повезло его предшественнику; прослужил всего чуть больше года, и дома. Но тут же подумал, что и не шибко-то повезло. Его еще в "учебке" за несговорчивый нрав сильно избили, отбили почки. Он почти год маялся, несколько раз лежал в больнице шахтерского поселка, и близлежащего города, пока командование, наконец, проявило милосердие; потаскав еще месяц по комиссиям, отправило домой.

Павел вошел в будку. Ветра здесь не ощущалось, хоть и была она застеклена кое-как, со щелями между стекол и переплетов. Стекло было слегка залеплено снегом со стороны казармы и заиндевело изнутри, но в сторону КП и ворот вид открывался вполне сносный. Павел с тоской вспомнил родной Урман, любимый уютный спортзал, даже Нину Князеву, которая дружила с ним, и параллельно спала с каким-то "крутым" шпаненком из своего, самого криминального в городе, района. Потом, когда она отбывала практику в другом городе, учась в своем учетно-кредитном техникуме, она спала с каким-то мужиком, не первой молодости, но обладающим двухкомнатной квартирой. Потом она все же вышла за него замуж. А перед Павлом она корчила святую невинность, наверное, тоже хотела выйти за него замуж. Но он ей сказал, что хочет закончить Университет. Поэтому, наверное, она его и бросила, не хотела столько времени ждать.

Задумавшись, Павел не обратил внимания на легкие подрагивания вышки. В дверном проеме Харрасов возник неожиданно, как черт из шкатулки. Павел стоял, привалившись плечом в угол будки, поставив карабин прикладом на пол и выставив руку вперед. Оторопев от неожиданности, он не успел среагировать; Харрасов левой рукой ухватил карабин, а правой ударил в челюсть, да так быстро и резко, что Павел не понял, почему оказался на полу. А когда муть с глаз спала, он увидел рядом с лицом начищенные сапоги, с фасонисто подрезанной по краям подошвой и набойками на каблуках. Один сапог двинулся и слегка ткнул его в щеку, послышался противный скрипучий голос:

— Вставай, мразь!..

Павел кое-как выскребся из тесного пространства, мешал тесный полушубок, тесные ватные штаны, от которых ноги не сгибались. Злости не было, было только безмерное удивление; его ни разу не били, вот так, ни с того, ни с сего. И почему-то из самых глубин души начал подниматься страх; разом вспомнились все уставы, наказание, которое полагается за сопротивление вышестоящему по званию. Павел даже и не подумал, дать сдачи. Наоборот, он почувствовал себя виноватым, и лихорадочно пытался доискаться, что он в эту ночь сделал не так?

Харрасов отступил от проема, мотнул головой:

— Марш в роту!

Павел спустился с вышки, и под конвоем Харрасова направился к казарме. А тот шел позади, неся карабин с примкнутым штыком на плече, держа его за ствол. Пока Павел раздевался и засовывал вещи в сушилку, Харрасов терпеливо ждал, все так же держа карабин на плече. Павел обул свои сапоги, застегнул ремень и вопросительно глянул на Харрасова. Тот спокойно и вроде бы доброжелательно, выговорил:

— Ты что Вальке сказал?

— Какой Вальке? — недоуменно переспросил Павел. — Что я сказал? — он никак не мог сообразить, о какой Вальке идет речь. — Ничего я не говорил…

Харрасов вдруг качнулся вперед, Павел опять не успел отреагировать, штык клюнул его в левую сторону груди, и тут же отдернулся. Бок моментально онемел, к поясу поползла щекочущая струйка. Павел ошеломленно смотрел в лицо Харрасова. Его губы медленно искривились в злобно-презрительной ухмылке. Павел опустил взгляд, и увидел, как на ткани гимнастерки, чуть пониже дырки, прорванной штыком, появилось маленькое красно-бурое пятнышко, и начало быстро увеличиваться. Павел посмотрел на Харрасова. Усмешка сползла с его лица, и в глазах промелькнула тень страха. Но в следующий момент он сунул карабин Павла дневальному, и, бросив Павлу через плечо: — Пошли… — зашагал в сторону спального помещения.

Дверь медпункта была крайней слева по коридору. В медпункте раза два в неделю дежурила медсестра из поселковой больницы, жена прапорщика, в остальное время ключ от медпункта находился у дежурного по роте. Харрасов приказал Павлу задрать гимнастерку и рубашку. Павел не видел, что у него на груди, но чувствовал, что кровь продолжает течь. Оторвав клок ваты, Харрасов обильно пропитал его йодом и брезгливо потыкал в рану. Павел скривился от боли.

Харрасов презрительно бросил:

— Х…ня, через три дня заживет. Шагай на кухню, будешь чистить картошку, пока не научишься нести службу, как положено…

Идя по коридору, Павел через окна ленинской комнаты увидел, как четверо ребят его призыва чистят дорожку. А ведь очистка дорожки — обязанности патрульных, мимоходом отметил он.

Он долго сидел в посудомойке, прижав ладонь к груди, пока пропитанная кровью рубашка не прилипла к ране. И вдруг ему стало страшно, так страшно, что мурашки забегали по спине. Он торопливо сунул руку в карман, достал записную книжку. Перед армией он купил приглянувшуюся ему книжку в жестком пластмассовом переплете. На твердой пластмассе отчетливо виднелся след штыка. Ткнувшись в самую середину обложки, он скользнул до нижнего среза, и воткнулся в тело. "Господи! Слава тебе!" — мысленно взмолился Павел. По случаю мирного времени, кончики штыков карабинов были скруглены и притуплены. И все равно, даже тупой штык глубоко пропорол бок. Рану стало тянуть и ощутимо припекать. Но Павел не знал, что делать, а потому принялся чистить картошку.

Вдруг в амбразуру просунулась голова замполита, он безапелляционно приказал:

— Живо, в медпункт!

Дочистив картошину, Павел помыл руки и пошел в казарму по улице. Лезть через амбразуру при замполите было нельзя. Метель унялась, похолодало. Раскрасневшиеся парни рьяно кидали снег. Сашка Лаук, шахтер из Анжерки, опустив лопату, спросил:

— Что, правда, спал на посту?

Павел проворчал:

— Я в постели-то с трудом засыпаю, а как бы я на квадратном метре будки мог уснуть?..

Коренастый парень, с тяжелым крупным лицом, которого Павел видел впервые, проговорил, глядя на заскорузлое пятно на гимнастерке:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});